Душеследовательский
Рим. 1940-е годы. Молодой путешественник и критик Павел Васильевич Анненков прибыл в дом Николая Гоголя. Писатель предложил гостю под диктовку переписать первый том «Мёртвых душ». Спустя десятилетия, критик вспоминал о Н. В. Гоголе и его творчестве в мемуарах:
«Если эта поэма по справедливости может называться памятником его как писателя, то с не меньшей основательностью позволено сказать, что в ней готовил он себе и гробницу как человеку. „Мёртвые души“ была та подвижническая келья, в которой он бился и страдал до тех пор, пока вынесли его бездыханным из неё».
В мемуарах Павел Анненков писал: «Известно, что Гоголь взял у него мысль „Ревизора“ и „Мёртвых душ“, но менее известно, что Пушкин не совсем охотно уступил ему своё достояние». Поэт узнал о случае, похожем на сюжет поэмы во время южной ссылки. История произошла в Бессарабии, куда в начале 19 века бежало много крестьян из центральных губерний. Полиция не могла выявить беглецов, так как те часто брали имена умерших. Официальное расследование началось, когда обнаружили, что там в течение нескольких лет не было зарегистрировано ни одной смерти. Так выяснили, что имена умерших крестьян присваивали беглецы.
После постановки «Ревизора» Николай Гоголь уехал из Петербурга в Европу, где его путешествие затянулось на несколько лет. В переписке он неоднократно просил Петра Анненкова писать о занятных казусах, которые происходили в его канцелярии. Он полагался на материалы критика, потому что считал его очень наблюдательным, а также ценил его опыт чиновника.
В декабре 1841 года Николай Гоголь передал рукопись «Мёртвых душ» в Московский цензурный комитет. Но из-за известий о критических отзывах членов комитета возникла опасность формального запрещения поэмы. Поэтому вскоре писатель переслал рукопись в Петербургский цензурный комитет. С помощью друзей Николая Васильевича Гоголя (В. Ф. Одоевского, П. А. Плетнёва, М. Ю. Виельгорского и др.) поэма получила разрешение к печати.
Цензор и профессор СПбГУ Александр Васильевич Никитенко 9 марта 1842 года подписал рукопись поэмы «Мёртвые души». Он изменил лишь заглавие: вместо «Мёртвые души» — «Похождения Чичикова, или Мёртвые души». А также опустил «Повесть о капитане Копейкине». Этого Н. В. Гоголь допустить не мог, поэтому подготовил новую редакцию повести, которая и вышла в свет.
С нетерпением. В письмах к друзьям (П. В. Анненкову, С. Т. Аксакову, М. П. Погодину) Николай Гоголь упоминал о работе над продолжением первого тома поэмы. «Занимаюсь переправками, выправками и даже продолжением „Мёртвых душ“, вижу, что предмет становится глубже и глубже». Так он писал в Риме в конце 1840 года, где после болезни поселился в своей старой квартире на Страда Феличе. Но Николай Гоголь не спешил радовать почитателей. В письме Павлу Анненкову он недоумевал: «Точно „Мёртвые души“ блин, который можно вдруг испечь. Не только не приготовлен II том к печати, но даже и не написан, и раньше двух лет, если только мои силы будут постоянно свежи в это время, не может выйти в свет».
В письмах Н. В. Гоголь упоминал, что намерен закончить второй том в 1844 году, сам в Россию не приедет, но вышлет Сергею Аксакову рукопись. Так в условленном году писатель написал своим московским друзьям о том, что вышлет им и самому себе «одно средство против душевных тревог». Но оказалось, что он говорил о сочинении Фомы Кемпийского «О подражании Иисусу Христу». Получив свёрток, Сергей Аксаков писал Николаю Гоголю: «Конечно, мне теперь самому смешно, как я мог убедить себя, что дело идёт о „Мёртвых душах“! Но моё ослепление разделяли все наши».
В ночь с 11 на 12 февраля 1852 за девять дней до смерти Николай Гоголь сжёг рукопись второго тома поэмы в своей последней квартире на Никитском бульваре, где сегодня находится дом-музей писателя. Сам автор так объяснял мотив сожжения:
«Появленье второго тома в том виде, в каком он был, произвело бы скорее вред, нежели пользу. Вывести несколько прекрасных характеров, обнаруживающих высокое благородство нашей породы, ни к чему не поведёт. Бывает время, что даже вовсе не следует говорить о высоком и прекрасном, не показавши тут же ясно, как день, путей и дорог к нему для всякого. Последнее обстоятельство было мало и слабо развито во втором томе „Мёртвых душ“, а оно должно было бы быть едва ли не главное; а потому он и сожжён».